Форум » Статьи » Русская святость в трудах историка Г. П. Федотова. » Ответить

Русская святость в трудах историка Г. П. Федотова.

osta: Книги этого человека стоит почитать... Обнаружила статью про Георгия Федотова, одного из лучших историков святости и жизни Церкви в целом: http://www.sedmitza.ru/index.html?sid=77&did=52296&p_comment=belief Вот некоторые выдержки из статьи: "Говоря о методологии Г. П. Федотова, следует выделить его программную статью “Православие и историческая критика” (1932). В ней декларируется необходимость критического подхода к православному преданию. По убеждению Федотова, проблема научной критики вытекает из духа православия. Критика уподобляется аскезе, отсечению ложного, “интеллектуальному покаянию”, ее задача – “в высвобождении чистой основы священного предания из-под наросшего в истории наряду с религиозной прибылью исторического шлака… Критика есть чувство меры, аскетическое нахождение среднего пути между легкомысленным утверждением и легкомысленным отрицанием” (14). Далее, постулируется единство методики светской и церковной исторической науки, понимание исторической критики как источниковедения, недопустимость фантастических конструкций, не основанных на источниках, даже во имя высшей цели. В то же время христианский историк должен воздерживаться от суждения с позиций здравого смысла при оценке событий духовной жизни, описываемых в источниках сверъестественных явлений (“ни одна наука – менее других историческая – не может решить вопроса о сверъестественном или природном характере факта… Он (историк – М. П.) не имеет права устранять факта только потому, что факт выходит из границ его личного или среднего житейского опыта” (15). Но призанание возможным чудес не означает признания легенд, к которым историк должен быть “беспощаден” и очищать от них церковное предание. Легенда имеет ценность лишь как факт духовной культуры той или иной эпохи. Исторический реализм и критический подход Федотов отмечает уже у древнерусских летописцев и агиографов, а позднее – у представителейцерковной исторической науки XIX в. (Е. Е. Голубинского, В. В. Болотова и др.), которые дышали “аскетическим воздухом научного критицизма” (16). Книга о святых была задумана и написана как научно-популярная, однако научное значение ее бесспорно. Впервые к изучению русской житийной литературы Федотовым были применены методы исторической антропологии. Исследователяинтересуют святые как неповторимые личности (как правило, едва различимые за агиографическими штампами), люди, обладавшие, при общности своей веры, разнымитипами религиозного сознания. Федотов – фактический создатель научной типологии русской святости. Следует отметить и неоднократное использование историком сравнительно-исторического метода: “необходимо знание агиографии всего христианского мира, прежде всего православного, греческого и славянского Востока, чтобы иметь право судить об особом русском характере святости” (21). Исследователь отмечает трудность использования историком самого материала – русских житий: “Личное в житии, как и на иконе, дано в тонких чертах, в оттенках: это искусство нюансов… Закон агиографического стиля… требует подчинения частного общему, растворения человеческого лица в небесном прославленном лике”(22). Однако житие житию рознь: “писатель-художник или преданный ученик святого, взявшийся за свой труд над его свежей могилой, умеют тонкой кистью, скупо, но точно дать несколько личных черт. Писатель поздний или добросовестный труженик работают по “лицевым подлинникам”, воздерживаясь от личного, неустойчивого, неповторимого”(23). Поэтому столь большую роль играет предварительное источниковедческое изучение тех или иных житий. Федотов за границей не мог провести такую работу, будучи оторван от рукописного материала, но русская филология накопила к тому времени немало специальных исследований житий как памятников литературы, на которые мог опереться историк-эмигрант. В отличие от своего предшественника, В. О. Ключевского, написавшего книгу “Древнерусские жития святых как исторический источник” (М., 1871) и пришедшего в ней к выводу о бедности исторического содержания житийной литературы,Федотов настроен не так пессимистично, так как Ключевский не искал в житиях фактов истории духовнойжизни Федотов показывает, что начиная с прп. Феодосия Печерского (“отца русского монашества”) особенностью русской святости была относительно умеренная аскеза(через пост, физический труд, бодрствование) социальное, общественное служение – кенотизм, которое понималось как самоотверженное следование Христу. В русских преподобных для историка как нигде в истории виден “образ уничиженного Христа” (25). И обратно противопоставление жизни святых жизни народа, их отрицание грешного мира, который вовсе не был “Святой Русью” (“идеализация русской жизни была бы извращенным выводом из сияния ее святости” (26)). С Федотовым связано важное уточнение этого понятия, делающее возможным его научное использование: Святая Русь – это не народ, тем более не государство, это выдающиеся по своим религиозным качествам люди, святые Руси. Федотов отмечает определенную динамику древнерусской святости: он рассматривает этот феномен как духовный процесс, имеющий восходящую стадию, расцвет (XV век, названный Федотовым “золотым веком русской святости”) и упадок (приходящийся главным образом на XVII-XVIII вв.). У истоков XV в., который “проходит под знаком мистической жизни”, стоит прп. Сергий Радонежский. С его именем связан новый тип монашества - святые покидают пригородные монастыри и уходят в леса. Заволжские старцы XV-XVI вв. сохранили в первозданной чистоте заветы Сергия – нестяжательство (отказ не только от личной, но и от монастырской собственности), смиренную кротость, любовь, уединение, богомыслие. Важнейшее значения для истории русской духовной культуры Федотов придавал“трагедии русской святости”, как он определил победу надзаволжским несятжательством иосифлянского направления в монашестве. Сопоставляя в соответствии с традицией науки 2-й пол. XIX – нач. XX в. духовные направления преподобных Нила Сорского и Иосифа Волоцкого, историк отмечает, что в их взаимоотношениях “начала духовной свободы и мистической жизни противостоят социальной организации и уставному благочестию” (27). Федотову принадлежит интересное наблюдение, что торжество иосифлянства было предопределено общностью его идеала внешней духовной дисциплины с делом национально-государственного строительства во главе с Москвой, требовавшим напряжения и подчинения верховной власти всех социальных сил, в том числе и Церкви. Победа иосифлян привела в конечном итоге не только к закреплению зависимости Церкви от государства, но и к “окостенению духовной жизни”. В религиозной жизни Руси утверждается “религия освященной материи”, ритуализм, что во многом определило характер духовной культуры XVII в. и старообрядческий раскол. Иссякание нестяжательского потока русской религиозности привело к “обмелению” святости. “Великая нить, ведущая от преподобного Сергия”, по мнению Федотова, была порвана.Роковой гранью историк считает середину XVI в. (разгром заволжских скитов): “Василий III и даже Иван Грозный имели возможность беседовать со святыми. Для благочестивого Алексея Михайловича оставалось только паломничать к ихгробницам” (28). Возрождение этого духовного направления в виде “старчества” (прп. Серафим Саровский, оптинские старцы) произошло только в XIX в. Особая тема в научном творчестве Г. П. Федотова – народная религиозность. Ее изучению посвящена монография “Стихи духовные” (1935), написанные на ее основе статьи и соответствующие разделы в “Русской религиозности”. Федотоваможно с полным на то основанием назвать одним из первооткрывателей темы религиозности низших слоев средневекового общества в нашей науке и одним из первых затронувших эту проблематику в науке мировой (29). Духовные стихи Федотов рассматривает как явления культуры допетровской поры, “уцелевший обломок московской культуры в разлагающей его цивилизации нового времени” (33). В народной среде, по его мнению, средневековье удержалось до сер. XIX в. (эта идея перекликается с идеей “долгого средневековья”, высказанной позднее Ж. Ле Гоффом).Автор рассматривает народную веру, используя основные категории христианского богословия: христологию, космологию, антропологию, экклесиологию и эсхатологию. Источники духовных стихов – жития святых, принятые в церковной среде апокрифы, литургия, иконописные изображения, гораздо реже - Свящ. Писание, однако, как показывает исследователь, интерпретация тех или иных сюжетов, спускающихся из книжной культуры в культуру фольклорную, не всегда соответствует ортодоксальному их пониманию. В то же время исследователь показывает, что вариант “народной веры”, отраженный в духовных стихах – это не “двоеверие”, каковой она казалась уже древнерусским книжникам, а также многим ученым XIX-XX вв., а целостная, структурно единая система мировосприятия (такой взгляд разделяют многие исследователи нашего времени – Н. И. Толстой, В. М. Живов, А. Л. Топорков и др., исследовавшие проблему на более широком материале). Несмотря на вскрытые явно языческие пласты и искажения христианского вероучения, Федотов, тем не менее, характеризует мировоззрение создателей, исполнителей и слушателей духовных стихов как христианское. Языческие элементы преображаются и подчиняются христианским. Это принципиальная позиция автора, разнящаяся с направлением как большинства дореволюционных, так и советских исследований, авторы которых стремились прежде всего выявить следы архаического мышления и мифологии и подчеркнуть их преобладание. У Федотова мы видим сознательное смещение акцентов в сторону того, как народ воспринимает христианство, как отражается в его сознании учение церкви. Такой подход только недавно получил признание в отечественной науке (34). В народной религии исследователь выделяет три элемента, которым соответствуют свои разновидности грехов – 1) ритуалистический (религия закона и страха), связанный с Христом, Который видится народу прежде всего грозным Небесным Царем и Судией, а земная жизнь Которого до страстей мало известна; 2) каритативный или кенотический (религия сострадания, жалости и жертвенной любви), связываемый с Божией Матерью, а также со святыми, через образы которых народу, отмечает Федотов, светит евангельский Христос; и 3) натуралистически-родовой, связанный с Матерью-Землей, безгрешной и с трудом терпящей людское беззаконие. “Мать сыра земля” принимает образ “дольного отражения” Богородицы, с ней связана этика родовой жизни. Отвергая вслед за большинством исследователей идею о богомильском влиянии на духовные стихи, Федотов усматривает в них прямо противоположное манихейскому дуализму – “софийность”, ощущение онтологической божественности природы, идею неразрывной связи природного и сверхъестественного (здесь исследователь усматривает определенное родство спроизведениями Достоевского, Соловьева, Флоренского, Булгакова). В духовных стихах автор выделяет такие главенствующие темы, как прославление нищенства (стихи о Лазаре и о Вознесении), описание страданий героя (Христа, Адама, Лазаря, святых), космология (стих о Голубиной книге) и эсхатология (стихи о Страшном Суде, демонстрирующие мрачное, трагически-безнадежное восприятие этой темы, что связано с потемнением образа Христа-Спасителя и понимание Его как сурового Судии). Законнические элементы духовных стихов исследователь предположительно возводит к XVI в. и считает следствием победы над мистическим и каритативным несятяжательством иосифлянства, духовный характер которого он видит в “большой суровости нравственных и обрядовых предписаний, подкрепляемых эсхатологической угрозой”, а также в “сближении власти Бога с властью царя в эпоху роста московскогосамодержавия и варваризации его форм” (35). Примененные Федотовым семантический анализ основных понятий, системный подход, а также результаты исследования высоко оцениваются современными учеными (36). Этой склонностью к историческому реализму “Русь в своем понимании истории ближе средневековой Европе, чем Византии” (46). Важное место в труде Федотова занимает проблема религиозной этики мирян (исследуемой по русским статьям сборников поучений, покаянным канонам, летописям и другим источникам). В ней в качестве основной категории выделяется милосердие, и это одно из отличий древнерусской религиозности от византийской, где, как и в позднейшей “московской” религиозности XVI-XVII вв., на первом месте стоял “страх Божий” (47). Историк отмечает, что христианство на Руси спускалось сверху, “из княжеских теремов и боярских домов”, вниз, в народные массы, и письменные источники отражают главным образом религиозность представителей высшего слоя общества, наиболее грамотного и христианизированного. Отмечается феномен монашеского духовного наставничества мирян, вообще влияние монашеской религиозной практики на религиозный нормы Древней Руси, ритуалистическое понимание христианской жизни большей частью духовенства. Начиная с конца 80-х гг., когда книги и статьи Г. П. Федотова стали издаваться на родине, они получили высокую оценку со стороны таких историков, филологов, религиоведов, как Д. С. Лихачев, о. А. Мень, А. Я. Гуревич, Я. С. Лурье, А. И. Клибанов, Н. И. Толстой, В. Н. Топоров, Я. Н. Щапов, И. Н. Данилевский и др., а также Патриарха Московского и всея Руси Алексия II. И в своих исторических трудах, и в публицистике Г. П. Федотов сделал очень много для познания России, для воспитания духовно-трезвого взгляда на нее, лишенного, с одной стороны, льстивого самообмана и национальной гордыни, с другой – национального самоуничижения и неверия в будущее страны. Нередко он, как казалось националистам,слишком резко нападал на Россию и на русский народ. Но, по справедливому замечанию друга Федотова поэта Ю. П. Иваска, “эти его филиппики – иеремиады. Иеремия и другие пророки Ветхого Завета жестоко обличали Израиль из любви к Израилю. Так и Федотов обличал Россию, любя ее” (50). Думается, что к нему в полной мере применимо определение историка как “пророка, обращенного к прошлому” (Ф. Шлегель). "

Ответов - 1

Аля: Интересно, а стоит ли в свете этого доверять тому, что написано в житиях святых? Ведь там есть даже некие сказочные моменты. кто бы мог на это ответить? или церкви невыгодно обличать саму себя?



полная версия страницы