Форум » Национальный вопрос » Думы о России и о церковной жизни в России » Ответить

Думы о России и о церковной жизни в России

osta: Прочла очень интересные на мой взгляд мысли о. Филиппа Парфенова. Выкладываю здесь. Имхо, очень правильно подмечает вектор и то, что нам надо бы менять... Выделяю по тексту то, что мне особенно показалось актуальным. "Думы о России и о себе самом. В разные годы приходилось по-неволе задумываться, почему у нас сложилась такая история и такая судьба, какая есть. Выражающаяся в некоторой непредсказуемости и нестабильности общественных отношений, в исторических крутых поворотах и зигзагах, в определенной необустроенности жизни или ее контрастности, в удивительном подчас соседстве и совмещении, казалось бы, несовместимого, и в том многом, что нас отличает от других стран христианской цивилизации (западных, прежде всего). На эту тему много уже писано-переписано, но она все-таки неисчерпаема. И я попробую добавить к ней свои посильные соображения и наблюдения. Я лично русский человек до мозга костей – и по крови, и по складу характера. Успел пройти и через славянофильство, и через западничество. Жил в Европе, был по-своему пленен ей, но назад все равно тянуло, и тем больше, чем дольше я там находился. За Лермонтовым готов повторить те же слова: «Люблю отчизну я, но странною любовью – не победит ее рассудок мой»… Хотя и насчет «страна рабов, страна господ», как это ни обидно может показаться, но наша история неоднократно подавала повод к такого рода резким отзывам. О чем, прежде всего, споры? Об особом русском пути или же шествии в ногу с европейцами. Одни сетуют, что мы пытаемся изобретать велосипед, то бишь тот самый особый путь, и только осложняем самим себе жизнь. Другие справедиво возражают на это, что у любого народа есть своя история, свой путь развития, своя роль и свой вклад в мировую историю, а у русского их отрицать или не допускать в дальнейшем выглядит по меньшей мере нелепостью. В конце концов, особый путь у каждого человека, и если он перестает быть самим собой, «строя из себя» кого-то другого и «играя», а не просто живя, или живя не свойственной, непосильной ему жизнью, он кончает шизофренией или полным сумасшествием. В масштабах целых наций это приводило к глобальным потрясениям (Германия 30-х – 40-х годов, Россия в течение всего ХХ века, Китай времен «культурной революции» 60-х), ибо отдельные народы, созданные по промыслу Божию, - не менее очевидные реальности, чем отдельные личности. Что действительно свойственно России, так это крайности и контрасты во многих областях жизни, широта, подчас пугающая во многих людях, и противоречивость. В России давно уже или всегда существовали не одна, а несколько Россий, очень мало пересекающихся друг с другом или даже борющихся между собой. По многочисленным литературным персонажам можно судить о крайне многообразном проявлении русского характера, иначе откуда были бы взяты гоголевские персонажи «Ревизора» и «Мертвых душ», с одной стороны, и толстовские княжна Марья и ее брат князь Андрей Болконский, Пьер Безухов и Наташа Ростова с другой, хотя у того же Толстого довольно выпукло показана пустота и ничтожность интересов большей части петербургских «сливок общества» Александровской эпохи. Еще большая широта и панорама характеров у Достоевского: от князя Мышкина или старца Зосимы, являющих пример святости, до Ставрогина, Свидригайлова, Лужина, Верховенского или Смердякова, отталкивающих своей бездной порока. Достоевский раскрывает и сосуществование в одном и том же персонаже светлого, божественного, и темного, демонического, удивительное совмещение, казалось бы, несовместимого, и наверное потому одному из его героев принадлежат слова: «широк человек – я бы сузил». С.А. Аскольдов (сб. «Из глубины», 1918 г.) считал, что в русском человеке в целом наиболее сильными началами души являются святое и звериное, в то время как среднее, чисто человеческое, гуманистическое было развито гораздо слабее, чем у европейских и многих других народов. Отсюда, действительно, меньшая в земном смысле цивилизованность России по сравнению с западным миром: зверь, животное довольствуется в поддержании жизненных сил одним днем и почти не заботится о рациональном обустройстве своей жизни и поиске комфорта, богатства или самовыражения, - вспомним хотя бы Христовы слова о птицах небесных из Нагорной проповеди. Тем более не будет заботиться обо всем этом тот, кто сознательно усвоил себе вышеупомянутый евангельский образ, кто в поисках одного лишь царства Божия, сознавая, что не имеет здесь пребывающего града и потому взыскует грядущего, уже при жизни своей становится «земным ангелом и небесным человеком». Когда в России оскудевала святость, ощетинивался, выпускал свои когти и обнажал клыки зверь, не только в ХХ веке – можно вспомнить пугачевщину, например. И вообще слова Пушкина о «русском бунте, бессмысленном и беспощадном». Но и поныне мы можем встретить среди русских незаметных почти никому, но воистину ангелоподобных людей, душу свою готовых положить за ближних и дальних, при встрече с которыми они тут же становятся для них ближними, подобно евангельскому милосердному самарянину. Или встречаем откровенное хамство, низость, наглость, распущенность и разнузданность нравов, окамененное бесчувствие и пренебрежение друг ко другу. Отсюда меньшая предсказуемость и устойчивость жизни в России, и более спокойная, благополучная, усредненная – в Европе и Америке. Там более удачно вошло в плоть и кровь людей хотя бы внешнее подавление негативных, звериных эмоций и страстей, пусть даже чисто человеческими средствами, - культурой, образованием, воспитанием. Там фактически лучше усвоено минимальное библейское требование не делать другому, чего не желаешь себе, независимо от веры или неверия каждого. Если сопоставлять, применяя нравственно-этические критерии, лучшие проявления человеческого духа и там, и здесь, то богаче и интереснее жизнь, конечно, в России. Если делать это в отношении всевозможных пороков и беззаконий, то ужасней жизнь покажется опять-таки в той же России! «Широка страна моя родная…» - не сузить ли ее? Неразвитость собственно гуманистического, цивилизационного начала можно было бы объяснить тем, что сам по себе русский народ довольно молод по сравнению с европейскими. И христианство он принял позже других. Но это наблюдение, хотя и не лишено верности, все же неполно, как и многие другие личные наблюдения. Тем более, что ушедший ХХ век внес существенные коррективы: в одной из классических европейских стран –Германии – варварство было выявлено в невиданных до того масштабах, причем методичное, поставленное на промышленную основу… Да и в совсем недавние уже времена бомбардировки Сербии или Ирака со стороны США показывали, что на экспорт идет отнюдь не всегда гуманистическое мировоззрение, а обыкновенный политический цинизм. Тогда как в России гуманистическая составляющая, четко обозначившаяся в XVIII в., вопреки зверствам революции и последующего ГУЛАГа, с 50-х годов неуклонно развивалась. Тем не менее, проблема двух напастей – власти тьмы и тьмы власти – пока еще довольно актуальна для нас. Почему? Попробую выразить некоторые личные наблюдения на сей счет. Русские крайне плохо способны к самоорганизации, среди нас крайне низко развита общественная солидарность. Первые славянофилы когда-то рассуждали об общинном складе жизни народа, его соборности в противовес западному индивидуализму, эгоцентричности и «атомарности» западного человека. Не знаю, что у них соответствовало истине на тот момент, а что было выдачей желаемого за действительное и существовало скорее в их воображении. Само понятие соборности – замечательное. Но соборность никак не возможна без взаимовыручки и общественной солидарности, а между тем именно ее-то и меньше всего видишь в российской жизни. «Своя рубашка ближе к телу», «моя хата с краю – ничего не знаю» - это типично русские поговорки, отражающие какие-то глубинные черты, свойственные многим из нас. К этому прибавляется свойственная многим «русская лень» и безинициативность. В грубоватом просторечии – «пофигизм». В той ситуации в масштабах страны, когда французы или итальянцы давно бы вышли на улицы или устроили забастовки, русские как ни в чем не бывало молчат в общей массе, а пишет или выходит с протестами весьма небольшое число людей. Это долготерпение отнюдь не христианского свойства – скорее, оно именно от равнодушия, лени и безволия. Но я не могу порицать таких людей, поскольку сам часто бываю такой же… Мне легче стерпеть какой-то личный бытовой и прочий дискомфорт, нежели сделать усилие и потратить время на то, чтобы попытаться устранить его! Часто слышишь слова: «А что можно изменить? Да это бесполезно!». Но если так заранее себя настраивать, то в самом деле будет бесполезно, учитывая, что один кто-то будет биться, а все остальные только наблюдать, чем все окончится… Среди русских сейчас индивидуализма куда больше, чем в Европе, где есть устойчивые традиции самоуправления и взаимовыручки. И именно русский индивидуализм в отсутствие солидарности как раз может приводить к рецидивам государственного тоталитаризма. Поскольку в любом народе есть люди волевого склада, склонные руководить и властвовать. Но там, где взаимная солидарность с самоуправлением развита, власть неизбежно ограничивается, делится и поставляется на службу обществу. Там, где большинство держится по принципу «каждый за себя», по одиночке и в равнодушной безинициативности, все становятся более уязвимыми перед произволом и беззакониями чиновничества, милиции и других госслужб. Сюда же можно отнести правовой нигилизм. О законах, повсеместно нарушаемых, поскольку часто трудно исполнимых и составляемых не без этого умысла, вспоминают только тогда, когда человек слишком выделился, нарушив негласные правила игры или личной преданности начальству. «Закон, что дышло, – куда повернул, туда и вышло» - очень русская по сути поговорка. Зависть при этом – весьма отравляющее российскую жизнь качество. Русским бывает свойственно плакать с плачущими, помогать тем, кто в беде, но гораздо меньше – радоваться с радующимися, ценить тех, кто преуспевает в творчестве, науке, бизнесе, кто чем-то выделяется и тем самым бьет по самолюбию тех, кто преуспел меньше. Безличный советский коллективизм явился обратной стороной русского индивидуализма. Поскольку свою волю стране и народу в целом сумели навязать энергичные и инициативные люди, фанатичные и беспринципные, за которыми послушное разрозненное большинство пошло по самым разным причинам: либо от того же безволия, либо от нежелания думать и готовности довольствоваться простыми рецептами-штампами с добровольным отказом от собственной инициативы (с этим связано извечное желание порядка и доброго, но сильного царя, который бы все устроил, но только не сами люди), либо от боязни за себя и свои семьи, положение, карьеру… Русские способны к самоорганизации только в экстремальных, критических ситуациях. Как в 1812 или 1941 году, перед лицом общей беды и опасности. Поэтому для оздоровления внутрироссийской обстановки наверняка еще будут попущены Провидением встряски в масштабе всей страны. В более-менее сносное и мирное время русские интеллигенты скорее склонны выяснять отношения между собой, кто больше прав, спорить о второстепенных вещах, делая вид при этом, что они-то наиболее главные, и дробиться, дробиться на партии, группировки, представляя собой всю ту же разрозненную хаотичную массу. Воспоминаются слова поэта Юрия Кублановского, написанные около 20 лет назад в парижской «Русской Мысли»: «Грызутся правые – левые, левые – правые, грызутся на пепелище после нашествия». Нынешняя общецерковная ситуация является тем же следствием российского менталитета. Ужасаешься разобщенности нашего духовенства, и нет ничего удивительного, что и прихожане в храмах столь сильно разобщены, и так мало настоящих христианских общин и братств. Именно на почве русского безволия и безинициативности становится понятным, почему в нашей церковности оказался столь востребованным принцип послушания – духовнику, настоятелю, архиерею – доходящего до грубого подавления и наказуемой инициативы, или воспроизводятся в многочисленных вариациях слова апостола Павла «нет власти, аще не от Бога». Везде слышишь о пользе отречения от своей воли. Но это отречение, на которое многие послушно идут – от того же природного безволия. Чтобы по-настоящему от чего-то отречься, в целях собственной аскезы и тренировки воли и ради пользы того, кому ты вполне доверяешь, ради любви к этому человеку, надо уже иметь свою волю, свои убеждения. Принцип послушания всегда разумен для общей координации действий, но это касается любой земной организации, где есть более опытные и компетентные специалисты своего дела, а есть начинающие… Но уж ни в коем случае не допустимо отрекаться от своей воли в пользу эгоистичных, шкурных интересов кого бы то ни было, какой бы он пост ни занимал и какой бы сан ни имел! Самовозвеличивание, самооправдание или, наоборот, нарочитое самоуничижение – неотъемлемая черта русской церковности. «Ой, батюшка, во всем грешна!» или «у меня нет грехов – я всем добро делаю» - любой священник обязательно услышит от кого-нибудь из наших тетушек или бабулек. В более серьезном масштабе это выглядит так, как написал прот. А. Шмеман в своих дневниках: «В Православии — историческом — начисто отсутствует сам критерий самокритики. Сложившись как “православие” — против ересей, Запада, Востока, турков и т. д., Православие пронизано комплексом самоутверждения, гипертрофией какого-то внутреннего “триумфализма”. Признать ошибки — это начать разрушать основы “истинной веры”. Трагизм православной истории видят всегда в торжестве внешнего зла: преследований, турецкого ига, измены интеллигенции, большевизма. Никогда — во “внутри”. И пока это так, то, по моему убеждению, никакое возрождение Православия невозможно. Главная же трудность здесь в том, что трагизм и падение по-настоящему не в грехах людей (этого не отрицают…), а укоренен, гнездится в тех явлениях, которые принято считать, в которые принято верить, как именно в саму сущность Православия, его вечную ценность и истину». Для нас остается призыв апостола Павла: «все испытывайте, хорошего держитесь» (1 Фес. 5, 21). Это испытание предполагает немалый труд, размышления и в определенный степени риск ошибок. Но многие предпочитают, чтобы за них думали и решали: «батюшке (владыке) виднее»… Или: «вот мнение святого, а кто я такой, чтобы не соглашаться с ним»? Нет понимания, что ситуация здесь и сейчас, в которой находится каждый из нас, требует живой веры и личного опыта и действия, поскольку она неповторима и не может совпадать с тем, о чем пусть тысячу раз правильно писали святые, исходя из своего опыта, но в их время. Отсюда, скорее всего, и подпитывалась эта типично русская безинициативность и отказ мыслить в пользу готовых преподнесенных лозунгов уже в светской (советской) жизни. Лично я сам типично русский человек со многими слабостями, описанными выше. Но, по крайней мере, пройдя через некоторые иллюзии и убедившись в их неплодотворности, хочется предостеречь кого-то от пустой траты времени в связи с боязнью личной инициативы, внутренней зажатости и маловерия. В любом случае «Должно повиноваться Богу больше, нежели человекам» (Деян. 5, 29). А Бог открывается чаще всего через собственную совесть, "ея же ничтоже в мире нужнейши", как сказано в покаянном каноне преп. Андрея Критского. С которой многие наши соотечественники нередко вступали в компромиссы… И продолжают вступать, приходя не столько к живому Богу, сколько к очередной идеологии и идолотворению." http://pretre-philippe.livejournal.com/42169.html

Ответов - 1

BrainStorm: osta хорошо и интересно написано, и вроде как похоже на реальность



полная версия страницы