Форум » Православие и мир » Интервью с главой англиканской церкви » Ответить
Интервью с главой англиканской церкви
AleBuAle: Роуэн Уильямс: Я подумывал перейти в православие Би-би-си: Как вы заинтересовались русской культурой и, в частности, Достоевским, о котором вы написали книгу? Роуэн Уильямс: Интерес к русской культуре вообще и к Достоевскому в частности возник у меня еще в отрочестве после исторических фильмов Эйзенштейна "Иван Грозный" и "Александр Невский". А потом я надолго погрузился в русскую музыку. Позже я открыл для себя Достоевского и русскую литературу. В студенческие годы, когда я изучал теологию в Кембридже, я прочел многих русских философов и богословов. Всех важнее для меня стал Владимир Лосский, и я посвятил ему свою докторскую диссертацию. Такая вот длинная история у моего интереса к России. Би-би-си: Вы выросли в Уэльсе. А говорите ли вы по-валлийски? Р.У.: У нас дома говорили по-валлийски. Родители и бабушка с дедушкой переходили на родной язык довольно часто. Я не так хорошо говорю, как они. Но литературная традиция для меня важна не меньше, чем для них. Би-би-си: А сколько вообще вы знаете языков? Р.У.: Я читаю на девяти или десяти языках, но говорю только на трех. Екатерина Гениева: Почему вы решили именно сейчас написать книгу о Достоевском? В чем ваше послание нашему веку? Р.У.: С тех пор как вышла моя книга, меня спрашивали не раз: с какой стати современным людям сегодня читать Достоевского? В смысле - зачем его читать на Западе. Почему его читают в России - вопрос другой. Но только отчасти другой. Я бы на оба эти вопроса ответил так: Достоевский дважды представил нам образ мира, в котором отброшена твердая шкала ценностей и главным стала человеческая воля. А человеческая воля - вещь странная и дикая. И если она ничего не знает выше себя самой, и ничего, кроме себя, не любит, она превращается в разрушительную силу. Сперва Достоевский показал нам это на примере одного человека, ставшего преступником, - в "Преступлении и наказании". А потом он показал нам, как это происходит, когда в развитие действия включается некая политическая составляющая. Это - в романе "Бесы", самом, на мой взгляд, тревожном, полном смятения, его романе. И мне кажется, нам стоит спросить самих себя: как это приложимо к нашему собственному обществу. Индивид, живущий без любви, не знающий ничего, кроме себя самого, никому, кроме себя, и не будет нужен. А политика - если речь идет только о власти, о борьбе, соперничестве, завоевании - она становится смертоубийством. Достоевский метил сразу в две цели - в индивидуализм и в коллективизм, в ложный индивидуализм и в ложный коллективизм. Достоевский страшно неудобный автор для всякого политика, хоть для левого, хоть для правого: он неизменно сдирает всякую самонадеянность. И это, по-моему, важно. [more]Е.Г.: Вы выбираете Достоевского как своего внутреннего собеседника? Он ведь настолько непохож на вас. Р.У.: Проблема личности Достоевского - проблема очень серьезная. В одной рецензии на мою книгу особо подчеркивалось, что Достоевский в своих журнальных и публицистических выступлениях - это совсем не тот диалогический и полифонический автор, какого мы знаем по романам. Напротив, Достоевский-публицист крайне нетерпим и фанатичен. Я вот, знаете, иногда спрашиваю сам себя, хотел бы я оказаться в поезде с Достоевским в одном купе? Но Достоевский подтверждает собою ту истину, что великий художник всегда на порядок больше собственной человеческой личности. Художник всегда шире того, что он знает или думает, что знает. У Достоевского-журналиста были ясные ответы на все вопросы. И он с презрением и издевкой расправлялся со своими оппонентами. Его пером водила ярость. Но, создавая роман, он не мог удержаться в рамках прямолинейной однозначности. Он слышал все многоголосие мира, он оркестровал полифонию. Это и отличает настоящего художника. И я думаю, что никакой художник не может быть сведен к его человеческой сути в узком смысле слова. Я вот только что закончил читать очень важную книгу о Шекспире покойного английского критика Тони Наттолла "Шекспир - мыслитель". В этой книге Наттолл все время показывает нам, как и что Шекспир думает в процессе творчества. Он не формулирует мысль, чтобы потом воплотить ее в драматическом герое. Нет, он мыслит, созидая. И Достоевский-романист делает точно то же самое. Би-би-си: Ваша книга в оригинале называется: "Dostoevsky: Language, Faith and Fiction" (что дословно можно перевести как "Достоевский: язык, вера и вымысел"). Как бы вы перевели название на русский? Р.У.: О, это трудный вопрос! "Language" в заглавии для меня означает "дискурс", то есть весь процесс беседы и обмена мнениями. По-русски можно было бы сказать "слово", в том значении, в котором французы сказали бы "parole". За одним произнесенным словом всегда встает другое. И в процессе беседы в конечном счете наступает новый момент в отношениях. Я поставил на обложке книги эти три слова вместе, отчасти потому, что убежден: если вы поняли, что именно делает Достоевский как автор вымышленной истории, то вы поймете и то, как он понимал природу художественного слова. А, поняв, как он понимал природу слова, вы узнает кое-что и о вере. И для Достоевского, как и для меня самого, в конце концов открывается слово Божие. В последнем пределе наша связь с Богом, состоит в том, что Бог оставляет свободу человека в его собственных руках и дозволяет ему поступать по воле его. Я думаю, что мои размышления и представления во многом базируюся на том, что я в течение многих лет читал у русских философов. Я, конечно, в книге часто ссылаюсь на Бахтина, но за Бахтиным есть еще и Лосев, замечательный и очень-очень сложный автор, а за ним, как кто-то уже указал, просматривается Выгодский. Language - язык; слово всегда развернуто, всегда открыто. Когда я впервые стал читать Лосева, я был восхищен у него ассоциациями с некоторыми философами византийской традиции, утверждавшими, что сущность действий Бога может быть нами понята через слово Божие. Вот все это, возможно, и заложено в названии книги. Би-би-си: Как вы представляете себе аудиторию, которой ваша книга окажется близка? Р.У.: Я об этом написал в предисловии. Я обращался вовсе не к одним специалистам по русской литературе. Я думал о читателях, интересующихся литературой, искусством романа, творческим поиском. Я хотел таких читателей, которые могут задуматься: нет ли в самом процессе художественного творчества чего-то, что некоторым образом проливает свет на то, как действует религиозная вера. И что интересно, некоторые здешние рецензенты подхватили этот намек, и отметили, что можно больше узнать о вере и религии, наблюдая за работой творческого сознания, чем из чтения иных богословских книг. Би-би-си: Кто вам близок из русских православных мыслителей? Р.У.: Я уже говорил о Владимире Лосском. Много лет он был в центре моих исследований. Вообще мое особое восхищение вызвали авторы серебряного века и религиозные мыслители этого периода. Я очень интересовался, например, Флоренским. Но также и Сергеем Булгаковым. Несколько лет назад я опубликовал о нем книгу, с приложением ряда его ранних работ в своем переводе. Я и сегодня считаю, что, при всех эксцентрических особенностях его мышления, отец Сергий Булгаков был один из величайших умов этого века. Кто еще, кроме него, мог писать на литературные темы, рассуждать о Достоевском, и одновременно писать по экономическим вопросам, и затем о Ницше и философии Ницше, и тут же об истории мистицизма, как Западного, так и восточного - и переплавлять все это в единую картину методом его собственного синтеза? Это был гигант. А в то же время - я знавал нескольких людей, которые знали его лично - человек огромной личной твердости, ясности и цельности. Так что к отцу Сергию Булгакову я возвращаюсь постоянно. И Лосского я продолжаю перечитывать. У меня есть много его неопубликованных работ, на которые я опирался в своих исследованиях. Флоренскому посвящено мое новое исследование, еще не законченное. И очень интересным для меня было появление нового поколения молодых русских интеллектуалов в 1980-90-е годы, людей, которые открыли для себя этот мир и, можно сказать, вросли в него. И среди них фигура огромного масштаба - отец Александр Мень, сумевший предложить нам свое собственное видение. Би-би-си: Вам никогда в голову не приходило самому перейти в православие? Р.У.: Приходило. Я действительно подумывал об этом, когда был молод. Но я также чувствовал, что в таком шаге таится некоторая опасность. Скорее всего, мне на самом деле очень хотелось стать русским! Но поскольку я урожденный валлиец, это было трудновато. Так что можно считать, что это была попытка разобраться в себе, познать самого себя. Е. Г.: Кто из героев Достоевского вам особенно близок? Р.У.: Я думаю о тех героях Достоевского, в которых я вижу светлое начало. Это герои непростые, неоднозначные. В некоторых из них свет проступает совершенно неожиданно, непредсказуемо, наперекор всему. Во многих отношениях для меня важнейший герой - Зосима, но я думаю и о Соне из "Преступления и наказания". Странная вещь происходит у меня с романом "Идиот". Там, по моему мнению, все герои тяжко травмированы, все до одного так глубоко ранены, что невозможно увидеть светлое начало. И поэтому "Идиот" для меня самый болезненный и мрачный роман. Сравните с "Бесами", где свет исходит из самых, казалось бы, неподходящих людей, но светлого там больше, чем в "Идиоте". Би-би-си: Что вы думаете о сегодняшних делах - русских и православных? Р.У.: Мы поддерживаем постоянные отношения с Русской Православной церковью. Но я чувствую, что внутри самой православной церкви ощущается напряжение. В ней есть люди, которые хотели бы воспользоваться всей полнотой возможностей, открывающихся в нынешнем более подвижном обществе, хотели бы переоткрыть заново то, что было заложено традицией. А с другой стороны, есть настороженность и подозрительность ко всему зарубежному, даже если это зарубежная православная церковь. И эти две силы внутри православной церкви, мне кажется, в настоящий момент резко противостоят друг другу. Человеку со стороны очень трудно говорить об этом. Но нам, друзьям Русской православной церкви, бывает больно видеть растущие в ней противоречия и разногласия. Я надеюсь, что в русской церкви победят отвага и доверие, глубоко, в сущности, ей присущие, и позволят отнестись к чужому или иностранному без страха и предубеждения. Би-би-си: Чувствуете ли вы, что хотели бы что-то привнести из православия в жизнь англиканской церкви как архиепископ? Р.У.: Есть две вещи, которые я очень хотел бы ввести в англиканскую философскую традицию. И первая из них - различение индивида и личности, которое глубоко разработано в русском персонализме, в частности, в трудах Владимира Лосского. Мы чаще говорим об индивидах, и не очень-то задумываемся в каких отношениях индивид находится с с личностью. Индивид - часть рода, биологический или социальный атом. Личностью он может стать в ходе свободного волеизъяления, в познаниии себя, в развитии, в познании Бога. Когда я преподаю, или когда проповедую, мне приходится довольно часто разъяснять это простое обстоятельство: сам по себе индивидуум - еще не личность. И люди говорят: "О! Почему же я никогда прежде не думал об этом? Почему никто не сказал мне этого раньше?" Вот это тот элемент, который мне хотелось бы внедрить в англиканское сознание. А другой - но он, конечно, связан с первым - касается самого смысла существования церкви. Церковь отнюдь не просто место большого скопления народа; церковь ведь и есть то место, где развиваются связи и взаимоотношения, позволяющие индивиду дорасти до личности. Эту тему развивали не одни только православные авторы, хотя именно они ее начали на пороге XX века, но ее продолжили французские философы, да и американские тоже. Я вот знаком с греческим митрополитом Иоанном Зизиуласом. Он тоже разрабатывал эту тему. Но я думаю, митрополит Иоанн согласился бы с тем, что его собственное богословие стоит на плечах предшественников, таких как Лосский или Флоренский. Так что вот эти вещи мне хотелось бы внедрить здесь через преподование и проповедь. Да ведь и то, что я написал о Достоевском - это все о том же. BBC Russian[/more]
Ответов - 12
Indie: Я всегда знал что русский и ирландец (или валиец то же самое) - братья навек :) Они не такие как чопорные саксы, бухают как мы и песни гарно спивают. В свое время общался с американцем с сильными ирландскими корнями, классный мужик, ездил постоянно в Россию, даже русский язык пытался учить. А поднимал на грудь прилично, наше руководство офигевало, немцев пачками складировали пока они с ними пили, а тому хоть бы хны.
Фома Тольяттинский: А мне жалко г-на Уильямса. Особенно после последней Ламбетской конферении...
Rooster: А иерархов РПЦ после Баламанда и Шамбези тебе не жалко?
Фома Тольяттинский: Rooster пишет: А иерархов РПЦ Плакаю
Rooster: Ну в таком случае и Уильямс не заслуживает порицания. А много ли среди наших иерархов людей с подобным кругозором?
Фома Тольяттинский: Rooster пишет: Ну в таком случае и Уильямс не заслуживает порицания Трудно не порицать такого главу церковного сообщества, который вместо того чтобы вооружиться на борьбу с грехом, пошел на лигитимизацию греха вопреки Святому Писанию.
Rooster: В Кентербери начала работу Ламбетская конференция — всемирный съезд англиканских епископов, проводимый раз в 10 лет 19 июля в Кентербери (Англия) началась Ламбетская конференция — всемирный съезд англиканских епископов, проводимый раз в 10 лет. Около 200 епископов отказались участвовать в конференции — некоторые по состоянию здоровья и иным уважительным причинам, другие в знак протеста против либеральных тенденций, поддерживаемых Генеральным синодом Англиканской Церкви. Конференцию открыл архиепископ Кентерберийский Роуэн Уильямс, который приветствовал всех ее участников, а также наблюдателей от Римско-Католической Церкви, Поместных Православных Церквей, различных протестантских деноминаций. В числе наблюдателей от Поместных Православных Церквей — митрополит Диоклийский Каллист (Константинопольский Патриархат), епископ Венский и Австрийский Иларион (Московский Патриархат), митрополит Тарговиштский Нифон (Румынский Патриархат), митрополит Китийский Хризостом (Кипрская Церковь), епископ Фермопильский Иоанн (Элладская Церковь). Всем участникам конференции были розданы тексты приветствий, поступивших в адрес конференции. В своем приветствии Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий подчеркнул: «Перед участниками конференции стоит очень серьезная задача — сделать выбор между традиционным, библейским пониманием норм христианской морали и тенденцией, принимающей грех и вседозволенность за проявления любви и терпимости. Вот почему на участниках конференции лежит огромная, историческая ответственность». По словам Предстоятеля Русской Церкви, решения, принимаемые на Ламбетской конференции, «чрезвычайно важны для всего христианского мира, ибо от них во многом зависит будущее отношений многих христианских церквей и общин с Англиканским сообществом. Результаты работы Ламбетской конференции имеют особое значение для Русской Православной Церкви, ибо история наших контактов с англиканами восходит к XVI веку. Как правило, она была отмечена теплотой и взаимопониманием». Святейший Патриарх выразил надежду на «возможность сохранения таких отношений». Ламбетская конференция продлится до 4 августа. Пресс-служба Представительства Русской Православной Церкви при европейских международных организациях/Патриархия.ru http://www.patriarchia.ru/db/text/438728.html Что здесь криминального?
Фома Тольяттинский: Rooster пишет: Что здесь криминального? Здесь? Ничего!
Rooster: Ну и замечательно.
AleBuAle: Фома Тольяттинский, Rooster Какой диалог, какая аргументация! Читаю - наслаждаюсь!
Rooster: Я тоже. Дело в том, что Фома, мне кажется, сказал А, но страшно опасается сказать Б. Одни туманные намеки. Форум пубичный, мог бы и пояснить для народа. Я-то его тайнопись вроде понимаю, но хочется, чтобы дискуссия была познавательна для всех...
Фома Тольяттинский: Rooster пишет: Я-то его тайнопись вроде понимаю sapienti sat
полная версия страницы